Российские начали антиалкогольную кампанию, к которой присоединились уже минимум 10 регионов. В некоторых из них даже предлагают ввести радикальные меры и ограничить продажу до двух часов в день. Проблема алкоголизма действительно набирает актуальность на фоне войны: в первый военный год продажи крепкого алкоголя выросли на 7,5% а в 2023 году уровень потребления чистого спирта на человека в год поднялся до 7,2 литров, достигнув максимума за последние 7 лет.
Несмотря на развернувшуюся кампанию против пьянства, продажа алкоголя — огромная прибыль для регионального бюджета, рассказал «МО» экономист Вячеслав Ширяев, в нулевые годы занимавшийся алкогольным бизнесом.
— С одной стороны, алкоголь снижает продолжительность жизни, с другой — пополняет бюджет. Каким образом государство балансирует между этими двумя показателями?
— Есть три основных категории алкоголя, которые государство по отдельности администрирует. Первая — это крепкий алкоголь, туда входит водка, коньяк, виски, все крепкие напитки. Это самое жесткое регулирование, самые большие акцизы, потому что в водке реальная себестоимость продукта меньше пяти процентов, а все остальное — это налоги, акцизы и так далее.
Вторая категория — это вино и все, что рядом, то есть шампанское и так далее. Это очень чувствительная для государства сфера, потому что как бы переводя людей на потребление вина, оно экономит на здравоохранении. Потребление вина — это более культурное потребление алкоголя, потому что люди не напиваются вином так, как водкой или пивом. Это все-таки выход в какую-то другую социологическую страту более приличных людей, которые думают о своем здоровье. Чем активнее государство переводит людей на вино, тем меньше нагрузка на здравоохранение. Меньше потом придется потратить на то, чтобы лечить циррозы печени. Плюс вино дороже в производстве и себестоимости, чем водка и другие напитки. Вырастить виноград — это большой инвестиционный цикл, переработка, хранение, выдержка в дубовых бочках. Это все очень дорого.
Третья категория — это пиво. Пивная отрасль тоже очень сильно регулируется, потому что себестоимость производства не такая высокая, и государство хочет всегда заработать на акцизах. Плюс пивной алкоголизм считается страшным делом, почти как водочный.
Государство отдельно пытается рулить в каждом из трех сегментов. В вине государству очень важно поддерживать местного производителя, если страна находится в климатическом поясе, который подразумевает выращивание винограда. Государство заботится о том, чтобы поддержать своего производителя и не убить высокими акцизами на алкоголь винную отрасль, как бы вынося ее в отдельный кластер.
Во всех остальных случаях, что с пивной отраслью, что с водочной, государство никак не церемонится и выжимает все соки из производителей, потому что это поддержка местного бюджета, то есть деньги из акцизов не идут на федеральный уровень. НДС, который платится алкогольной отраслью, — это федеральный бюджет, а вот все акцизы, которые составляют львиную долю государственных доходов от производства водки и пива, они идут в местный бюджет. Поэтому любой регион заинтересован в том, чтобы водка производилась на его территории. Заиметь ликеро-водочный завод на своей территории очень важно для любого губернатора. Губернаторы очень часто даже вводят протекционизм по отношению к чужой водке, чтобы больше акцизов зарабатывалось на их территории.
Я в свое время тоже имел бизнес, связанный с производством ликеро-водочной продукции. У меня был ликеро-водочный завод в Архангельской области. Семь лет я занимался его развитием: взял разрушенное предприятие, лежащее на боку и имеющее долги перед работниками. Я его поднял, развил и я очень хорошо помню, как государство каждый год повышало акцизы.
Конечно, всегда есть предел, за которым лежит выход в нелегальный сектор. Государство повышением акцизов часто очень может выдавить алкоголь в теневой оборот. То есть оно, с одной стороны, всегда думает о том, как бы собрать побольше денег, а с другой стороны, как не перейти ту черту, за которой водка становится слишком дорогой и люди переходят на суррогат. Поэтому государство всегда рекомендовало ликеро-водочным заводам иметь какую-то бюджетную линейку, помимо премиального продукта, на котором все хотели зарабатывать в первую очередь.
— А в какие года вы владели этим заводом?
— С 2006 по 2011.
— С точки зрения производителя, который видит, как изменяется кривая спроса, вы можете объяснить, что происходит с рынком во время кризисов? Ведь с одной стороны, у населения денег меньше, а с другой, психологически потребность пить, кажется, больше.
— Когда я этим занимался, для меня это был вызов сделать классную водку. Я реально был фанат, вслепую мог отличить одну водку от другой, и для меня всегда было неприемлемо позиционирование, что водка — это какое-то заливание депрессии, какой-то уход от проблем, что это напиток для низов, для каких-то маргинализированных классов. Действительно, это самый дешевый алкоголь в пересчете на градус, но мы всегда позиционировали наш продукт как что-то для праздничного стола, хотя понятно, что не всегда можно проследить, а как это потом влияет на потребление.
2008 год — это единственный кризис, который, я помню с точки зрения продаж. Так как мы в основном делали ставку на премиальный сегмент, он просел очень сильно, потому что в этот момент страдал больше всего средний класс. А вот дешевый сегмент, наоборот, начал подрастать.
Не знаю, как сейчас, но я думаю, что люди тоже в основном переходят на водку, потому что у нее стоимость градуса ниже. Если человек привык потреблять вино, но ему нужен какой-то инструмент снятия стресса, то в этих всех обстоятельствах, он, скорее всего, предпочтет не вино, потому что оно ассоциируется с чем-то изысканным, а водку. Я думаю, что потому алкоголизм и становится угрозой сейчас. Потому что нет антуража для того, чтобы больше вина пить. Антураж как раз больше для потребления водки.
— Вы, наверное, продолжаете следить за тем, что происходит? Какое у вас ощущение от рынка? Что произошло со спросом на алкоголь после начала войны?
— Весь алкоголь в России контролируется Ротенбергами. Поэтому я в свое время и ушел из этой сферы — не хотел вообще никакого отношения иметь со всеми монополиями и выкручиванием рук. Здесь еще нужно понимать, что Ротенберги имеют прямой вход к Путину, соответственно, любые явления, которые происходят на алкогольном рынке, они так или иначе следствия какой-то лоббистской деятельности Ротенбергов. В общем, в какой-то момент ты просто понимаешь, что частнику там делать нечего.
Поэтому то, что происходит сейчас, — это не бизнес, а коррупция и просто монополия, карманный бизнес приближенных к Путину олигархов. По сути, там нет ничего рыночного. Государство, конечно, всегда смотрит на алкогольную сферу, как на возможность залатать какие-то дыры в бюджете. Я даже думаю, что для них в какой-то момент перестает быть аргументом, что народ спивается. Задача просто выжать побольше денег с акциз.
— Вы помните какие-то характерные прецеденты, когда вы почувствовали вот эту коррумпированность в алкогольной сфере?
— Продление лицензии. В какой-то момент за продление лицензии просто стали объявлять цифру. Просто внаглую. Говорили: «Ну, вы же знаете, кому это принадлежит. Нет денег, ну, подумайте, может, войти в состав какого-то холдинга?». То есть это просто началось выкручивание рук и шантаж.
В 90-х алкогольный бизнес был абсолютно криминальный. Действительно, чтобы стать хозяином ликеро-водочного завода, надо было на стрелки ездить. Но в нулевые был период до прихода Ротенбергов, когда мы могли придумать какие-то бренды. Помните взрыв новых брендов, которые покоряли мир, вы вдруг оказывались в Европе и видели новые бренды русской водки на полках. Мне, как человеку, помешанному на маркетинге, это было интересно.
Вот продукт, который стоит пять рублей, а ты его продаешь за тысячу. Мне это было в кайф, но примерно на рубеже 2009-2010 годов это закончилось. Это уже стало не бизнесом, а административно-коррупционной тягомотиной.
Я очень сильно изменился за последние 15 лет и сейчас бы, конечно, таким бизнесом не стал бы заниматься. Водка — это уже неинтересный мне продукт. Теперь я ценитель белого вина.