Прошло почти два месяца с момента удара ВСУ по большому десантному кораблю «Новочеркасск» в бухте Феодосии. Все это время Минобороны держит в неведении и родственников моряков, и российское общество: неизвестно даже сколько именно человек находились на борту судна ночью 26 декабря. Журналистам удалось найти имена девяти моряков, «пропавших без вести» после сильнейшего взрыва, еще один человек официально признан погибшим. Мария Королева, невеста контрактника Василия Шевченко, который в ту ночь был на судне, рассказала как она пытается получить информацию о том, что произошло с ее женихом, и поделилась его фотографией.
– Когда вы в последний раз связывались с Василием?
– 22 декабря у нас связь была.
– Он служил постоянно на этом корабле? Как давно, в какой он был должности?
– Нет не постоянно, он служил на «Азове», и тут был прикомандирован 19 декабря, и как раз 26-27 должен был вернуться обратно в Севастополь.
– Когда 26 декабря увидели в новостях про взрыв, обстрел корабля, помните свою реакцию?
– Мы сразу же побежали и в штаб, его мама пыталась там связываться с Минобороны узнать какую-нибудь информацию, но нам ничего не говорят по сей день. Он в списке «без вести пропавших», и какую-либо информацию о нем мы не можем узнать. Мы знаем точно, что он был в списках, был на этом корабле, а что там произошло, мы ничего не знаем.
– А что вам говорят, что отвечают?
– «Ждите пока разберут корабль, пока достанут тела, пока пройдут процедуры опознания». У родителей взяли ДНК. Нам сказали, что надежд на то, что они могут быть живые, нет.
– Вам сказали, сколько по срокам сказали могут занять эти процессы?
– До полугода. Потому что корабль недавно совсем подняли, его режут, насколько я знаю, и на сегодня три тела подняты, но они еще не опознаны, а всего 33. Пока всех найдут, не знаю, сколько времени пройдет.
– А откуда вам известно про 33 тела?
– Эта цифра сначала в соцсетях появилась, потом вроде бы как нам и сказали, когда мама ходила... я точно не знаю, как это все называется. сама к военной теме никак не связана. не знаю, куда они ходили, наверное к командиру. там встреча была с командиром скорее всего. Его мама ходила, меня туда не пустили.
– А мама как себя чувствует? Вы общаетесь с ней? Что она вам рассказала?
– Мама его знает столько же, сколько знаю я, мы с ней везде вместе, и связываемся ежедневно. Никто ничего не знает. С родителями других моряков встречались, ни у кого нет никакой информации.
– Они также из Феодосии?
– Да, из Крыма, кто-то из других городов.
– В вашем объявлении, кроме Василия, перечислены имена других пропавших с «Новочеркасска» – Алексей Ушаков, Никита Дружинин, Владислав Лапко – вы про их родственников говорите сейчас?
– Да, про них.
– А кто-то еще, может быть? Так понимаю, большинство из Крыма моряков?
– На корабле были из разных, из других городов. Там и срочники были, насколько я знаю.
– А откуда знаете про срочников?
– Из разговоров. Кто-то кому-то сказал, как-то до нас дошло. Не могу сказать, кто конкретно говорил. Вот, в принципе и все. Знала бы, больше рассказала.
– Василий долго служил на флоте, как давно?
– Больше года, второй год у него по контракту.
– Он отслужил срочную службу и после этого заключил контракт?
– Нет, срочку он давно отслужил, потом на гражданке работал, а полтора года назад подписал контракт.
– Это уже когда война началась?
– Возможно, плюс-минус. Может на пару месяцев пораньше.
– То есть, в конце 2021 - начале 2022-го?
– Примерно да.
– Когда вы с ними разговаривали, он говорил, что жалеет, что во все это ввязался, и если бы знал, что начнется война, не пошел бы служить?
– Нет, он и был, и есть патриот, он никогда не жалел о том, что он на службе. Ему всегда хотелось быть полезным. Прямо такой большой патриот своей родины.
– Прошло уже полтора месяца с 26 декабря. Как вы прожили это время? Как вы себя чувствовали эмоционально, что вы чувствовали, и как справляетесь с этой неизвестностью, когда нет точного ответа. Это бывает даже хуже чем известие о смерти -- когда неизвестность, и есть какая-то надежда.
– Да, я согласна. Не могу сказать, что до сих пор справилась, и мама его тоже. Мы в таком состоянии, что с утра мы верим, что его нет, а вечером нам кажется, что он жив. У нас надежды все равно есть, и почему-то хочется верить. Наверное мы справляемся тем, что верим, что он жив. Пока нас перед фактом не поставили, пока тело его не нашли, мы верим, что он живем, и этим, наверное, мы сами себя успокаиваем.
– Какая-то помощь приходила семье, его маме, от флота, от Минобороны, может от общественных организаций окологосударственных вроде «Защитников отечества». Какая-то материальная или моральная поддержка была?
– Нет, не было никакой поддержки, ни материальной. Маме предложили психолога, больше никакой поддержки у нас ни у кого не было [из родственников других моряков]. Если вдруг на самом деле их нет в живых, хотелось бы, чтобы какая-то была память на набережной в Феодосии, потому что не сегодня там нет ничего абсолютно. Родители сами поставили там что-то такое деревянное, куда можно прийти, возложить цветы. Ни администрация Феодосии, ни наш президент.... никому до этого дела нет. Ощущение такое, что просто была такая ситуация, она случилась, и на этом все. Никакой благодарности, памяти, ребята за это не получат -- вот что обидно. Что они просто пропали без вести, и на этом все, и про них скоро забудут.
— Какая есть практика по «пропавшим без вести»? Когда их признают погибшими через какое время?
— Нам сказали так: если в течение полугода, конкретно наш не найдется, значит мама будет через суд признавать его погибшим, вот и все. Суд признает его автоматически погибшим. Лично нам сказали так, не знаю, что сказали другим родителям.