Политолог Аббас Галлямов*
Итак, финансировать войну решено за счёт граждан. С этой целью власти будут повышать налоги. По оценкам экономистов «Альфа-банка», пока эта мера затронет не более 3-5 миллионов человек, но это ведь только пока. Тут главное начать: аппетит, как известно, приходит во время еды. К тому же надо понимать, что одновременно с повышением налогов на наиболее состоятельных граждан власти планируют организовать ещё и повышение налогов на бизнес, а этот шаг обязательно приведёт к очередному скачку цен. Причём понятно, что наиболее тяжким бременем этот инфляционный налог ляжет уже на плечи малоимущих.
Тут самое время вспомнить, что важнейшим триггером, запускавшим маховик многих известных истории революций, были именно шаги правительств по увеличению поборов с населения. Попытки сбора так называемых «ship money» привели к Английской революции XVII века, а введение нового поземельного налога - к Великой Французской XVIII столетия. Про то, что Американской революции предшествовало выдвижение лозунга «No taxation without representation» знают даже школьники. Возможно только в случае с нашей Февральской революцией вопрос несправедливого налогообложения в повестке не стоял, хотя, конечно, введение в конце 1916 года продразверстки, мягко говоря, не добавило режиму лояльности со стороны населения.
* * *
Многие говорят, что народ в России всегда жил плохо, привык к этому и, значит, наблюдающееся сейчас снижение уровня жизни тоже не сподвигнет его на возмущение.
Во-первых, указанное утверждение игнорирует тот факт, что разного рода попытки исправить положение «снизу» предпринимались в России с завидной регулярностью. Отечественная история знала и мятежи, и крестьянские войны, и стрелецкие бунты, и организованные гвардией перевороты. Были у нас и революции - в том числе, приводившие к крушению режимов. В этом смысле бунт является такой же частью русской политической традиции, как и покорность. Как говорится, «на Руси не всё караси, есть и ерши» - ну или как россияне описывали себя ещё в древности: «Из нас – как из дерева: и икона, и дубина».
Во-вторых, надо понимать, что лишения лишениям рознь. Принципиальное значение имеет контекст. Терпимые в обстановке длительной стабильности, лишения начинают восприниматься совсем иначе в условиях, когда на смену последней приходит ощущение катастрофы. Оказавшись в непривычной ситуации, люди начинают пересматривать свои традиционные жизненные установки и перестают мириться с тем, с чем мирились ещё вчера. Крушение привычного порядка заставляет их думать гораздо напряжённее, чем они делают в обычной жизни. В этой ситуации люди начинают делать выводы, которых раньше не делали. Вот, что писал по этому поводу Эрик Хоффер: «Даже бедняки <…>, когда их бедность длится долго, остаются инертными: они считают существующий порядок вещей непреложным. Требуется катаклизм, нашествие, чума или какое-нибудь общественное бедствие, чтобы у них открылись глаза и они поняли, что «вечный порядок» далеко не вечен». Общеизвестно, что восстание Разина и пугачевский мятеж выросли из лишений затянувшихся войн с Польшей и Турцией; революция 1905-го - из позорного поражения в Русско-японской; а февраль и октябрь 1917-го - из ада Первой мировой.
Ну и в-третьих, неправда, что у нас «хорошо не жили». Жили. Важны ведь не абсолютные показатели, а динамика и порождённые ею самоощущения. Первая половина путинского правления как раз и характеризовалась ощущением растущего уровня жизни, которое собственно и обеспечило популярность президента. Сейчас ощущение роста уверенно сменилось чувством, что жить становится всё хуже и хуже. И тут надо вспомнить, что именно падение, которому предшествовал рост, является идеальным фоном для революции. Именно завышенные ожидания, сформировавшиеся в период роста, создают ощущение нетерпимости происходящего в момент, когда рост сменяется провалом. Как писал уже упомянутый Хоффер: «Недовольство сильнее всего, пожалуй, тогда <….>, когда человеку начинает казаться возможным полное благополучие».
Токвиль говорил, что «ни в один из периодов после революции 1789 года национальное благосостояние Франции не улучшалось так быстро, как это было за 20 лет перед революцией».
* * *
Осенью 1916-го императрица пригласила к себе директора Департамента полиции Васильева, чтобы спросить его о перспективах. Тот сказал: «Революция совершенно невозможна в России. Конечно, есть среди населения определенное нервное напряжение из-за продолжающейся войны и тяжелого бремени, которое она вызвала, но народ доверяет Царю и не думает о восстании». Сказано это было, когда до революции оставалось менее полугода…
Тишина не должна обманывать. В этой связи можно вспомнить работы Джорджа Руда – автора, считающегося родоначальником жанра, называемого «history from below» - того самого, которое описывает исторические события через призму их рядовых участников, а не вождей и героев.
Так вот, в своей книге, посвящённой европейскому популярному протесту, Руд пишет, что волна выступлений французских крестьян, периодически сотрясавших страну в XVII столетии, в XVIII веке пошла на спад. Локальные бунты, конечно, случались, но требования протестующих становились всё менее радикальными, а сами они были настроены всё менее решительно. Казалось, что страна успокаивается.
Закончилось это всё, как известно, Великой французской революцией. Понятие «затишье перед бурей» - оно не только из области синоптики; к политике оно тоже применимо. Если фундаментальные противоречия, толкающие людей в протест, не устранены, значит, в какой-то момент всё взорвется.
*автор признан Минюстом РФ иностранным агентом.