Егор Балазейкин — 17-летний гимназист из Ленинградской области. В ноябре 2023 года его признали виновным в покушении на теракт и приговорили к 6 годам колонии (ч. 1 ст. 205 УК РФ). В феврале прошлого года Егор кинул в здания двух военкоматов бутылки с моножидкостью. Он сделал это после того, как его дядя погиб на войне в Украине. Ни в одном из случаев не произошло возгорания, никто из людей не пострадал, не был причинен материальный ущерб. Единственные последствия поступков Егора — мокрые пятна на стенах и битое стекло на асфальте. В мае этого года Егора внесли в список экстремистов и террористов.
С марта 2023 года Егор находится в СИЗО-5 Арсеналка в Петербурге, где не получает должную медицинскую помощь при аутоиммунном гепатите. Мама Егора сообщала, что в заключении состояние его здоровья ухудшилось. В начале июня в Арсеналку должны были прийти документы из Второго Западного окружного суда, согласно которым Егор мог получить разрешение на звонки и свидания с родителями. Кроме того, на основе этих документов Балазейкина могли этапировать в колонию. Однако в администрации СИЗО утверждают, что ничего не получали, а письмо с документами могло быть утеряно почтой.
Родители Балазейкина Татьяна и Даниэль объяснили «МО», что у Егора больше нет сил находиться в одной камере с убийцами и насильниками, он эмоционально истощен. Кроме того, гимназисту постоянно забывают давать лекарства, необходимые для поддержания жизни при аутоиммунном заболевании. Балазейкины рассказали о том, как изменилась жизнь их семьи после приговора и поделились письмами Егора.
— Удалось ли разрешить ситуацию с потерянными документами? Как сейчас себя чувствует Егор?
Татьяна: В СИЗО новый начальник. Он говорит, что ничего не знает про потерянные документы и что будут искать. Егор уже почти 15 месяцев находится в СИЗО, это очень долго. Там маленькие камеры, много людей, совершенно никакой деятельности.
Адвокат ходила на свидание к нему и сказала, что он полностью истощен эмоционально. У него никаких сил нет, безразличие ко всему. Ему не интересны ни книги, ни письма, ни еда. Он уже устал от этого дня сурка и контингента в камере. Развитых мальчишек там нет. Он ожидает от людей более разумные поступки, требования к людям у него такие же, как к себе и он искренне недоумевает, почему глупые люди не хотят становиться умными. Он с ними боролся, учил писать, читать, в шахматы играть, зубы чистить, ноги мыть, за порядком смотреть. Но выдохся. У него сейчас эмоциональное угасание и ему надо срочно уезжать из СИЗО.
— Расскажите поподробнее про сокамерников Егора. По каким статьям они обвиняются?
Татьяна: У Егора особо тяжкая статья, поэтому и сокамерники с особо тяжкими статьями. Это изнасилования, убийства, покушение на убийство, тяжкие телесные.
Даниэль: Там есть насильник, у которого потерпевшая — женщина за 50 лет, есть насильник, у которого потерпевший — 9-летний мальчик.
Татьяна: С головами там не очень в порядке у мальчишек. И вот Егору с ними приходится уже 15 месяц сидеть. Сначала он держался стойко, но сейчас уже сил никаких нет.
Даниэль: Он перестал даже выходить на улицу играть в волейбол, потому что не с кем пообщаться.
— Оказывают ли сейчас Егору медицинскую помощь?
Татьяна: Ничего ему не оказывают, только с нашего пинка. Ему инвалидность дали в январе, мы им все документы предоставили. Теперь медик в СИЗО обязан отслеживать когда какие анализы сдавать, когда вывозить на обследования, как препараты принимаются. Схемы лечения постоянно меняются в зависимости от показателей анализов крови. Они это должны все делать, но в итоге все делаю я. Каждый раз берешь штурмом это СИЗО, добиваешься, чтобы они за наш счет его вывезли в клинику, с которой мы договоримся. Они даже банально ему таблетки забывают давать. Мы привозим таблетки, а они тупо провисают в медицинском кабинете. Ну вот как можно поддерживать аутоиммунное заболевание в нормальной стадии, если таблетки через одно место даются? Даже такую простую вещь они не могут сделать.
— Что вы чувствуете по отношению к этой системе?
Татьяна: Только отрицательные чувства. На мой взгляд, совершенно неверная квалификация преступления. Никакой 205 статьи и близко нет в его действиях. Я не говорю, что бросать бутылки – это хорошо. Это плохо. Но это не 205 статья.
Содержание в СИЗО – вообще какой-то позапрошлый век, все права человека нарушены. Люди, которые попадают за решетку, автоматически для нашего государства перестают быть людьми. Они какой-то отработанный материал, их не нужно хорошо кормить, лечить, социализировать, обучать. Закрыли их в клетке, как зверюг. Вот недавно Егора привозили на обследование в автозаке, там внутри клетка. Он как зверек в зоопарке в этой клетке. Сам вот этот вид – ребенок в клетке. Это гуманно? Это 21 век?
— Как вы со всем этим справляетесь психологически? Что вам помогает?
Даниэль: Мы вместе, это самое главное. Егор ведь переживает еще и за нас, я ему сказал, чтобы не переживал, потому что мы вдвоем. Мы знакомы с родителями других политзаключенных-детей и если мама одна, а такое часто бывает, то это вообще не сравнимо. Нам легче это переживать.
Татьяна: Когда у Егора все в порядке со здоровьем, анализы в порядке и эмоционально он стабилен, мы приходим к нему на свидания, он нам читает Шолохова, мы смеемся, шутим, тогда это легче переживается. А когда начинаются проблемы со здоровьем, то здесь как зверь в клетке мечешься. Потому что понимаешь свою беспомощность, бессилие, невозможность на это повлиять. Я Егору говорила, что все, что от меня зависит, чтобы эти документы пришли, я сделала. Я больше ничего не могу сделать. И на его моральное состояние я не могу никак повлиять.
А так по-разному бывает. Бывает, что мы плачем, кастрюли бьем и проклинаем всех. А потом собираешь себя в кучу и идешь дальше, потому что Егору нужны письма, нужны передачи, его нужно вывозить на обследования. Меня поддерживает сила Егора, я ему вчера об этом писала. Попросила не отбирать у меня эту силу.
Еще очень помогают журналисты. Когда об этом рассказываешь, проговариваешь, проживаешь эту боль, она становится немного меньше. Вы у нас, возможно, забираете часть этой боли.
Даниэль: Я хотел бы рассказать про маму Егора. Есть такое видео, где птица защищает своих птенцов от комбайна. Я вот Татьяну называю Стальная птица. Посмотрите это видео и вы все поймете. Все, что делается – это благодаря Татьяне. Мы не в силах противостоять комбайну, но мы готовы погибнуть, защищая своих птенцов.
— Как вы думаете, Егор кинул эти бутылки на эмоциях или это было осознанное решение выразить свой протест таким образом?
Татьяна: Думаю, что все соединилось. Психолого-психиатрическая экспертиза показала, что он совершенно четко осознавал, что делает. При этом долгое время до поступка и во время самого поступка он находился в эмоционально подавленном состоянии.
Егор образованный, начитанный, умеющий искать и анализировать информацию. Но по характеру эмотивный, у него очень развита эмпатия. Поэтому здесь и без эмоций не обошлось. Он пропускал через себя все гробы, которые приходят по обе стороны.
— Расскажите про дядю Егора. Как он попал на войну?
Даниэль: Это мой брат. Его звали Дмитрий, он был кадровым военным, разведчиком. Это была его профессия, для него не важно, кто правит государством, если оно воюет. Он нам не сообщил, что ушел в Украину…
Татьяна: Мы можем только догадываться о мотивах его поступка, он никому ничего не сказал.
Даниэль: Когда он поздравлял Егора с днем рождения, мы заехали на книжную ярмарку и он купил Ницше, японскую литературу, Толстого. И рассказывал Егору про всю эту литературу. Образованнейший человек, щедрый, великодушный. Наверное каждый будет про своего брата так говорить, но я говорю то, что есть.
— Почему для Егора смерть дяди стала триггером?
Татьяна: Он видел, как семья переживает. Бабушка 80-летняя из Казахстана прилетела на похороны. Когда мы приехали на Южное кладбище, там были заготовлены могилы для людей, которые пока еще живы. Он видел эти могилы и понимал, что они заполнятся. И они заполнились.
— Как в вашем окружении отнеслись к приговору?
Татьяна: У нас полностью сменилось окружение, никого не осталось из прошлой жизни, только наши с Даней мамы. Мои родственники из Казахстана не звонят и не пишут мне уже несколько месяцев, большая часть друзей перестала с нами общаться. Кто-то категорически посчитал Егора предателем, глупым ребенком или вообще, что его подговорили.
Даниэль: Да, многие ушли, это на самом деле больно и непонятно, но есть и те, кто пришел благодаря Егору. Мы считаем, что это настоящие люди. Некоторые из них живут в других странах и мы их даже не видели в лицо, но они стали нашими друзьями.
Татьяна: Да, они пишут Егору письма, отправляют ему посылки. Ну и плюс родители других политзаключенных, мы сейчас с ними много общаемся, делимся опытом, поддерживаем друг-друга.
«Надеюсь, что то, что я твой внук – сильнее того, что для кого-то я стал террористом»
После интервью Татьяна поделилась с «МО» отрывками из письма Егора к бабушке. В письме юноша просит у нее прощение и признается, что чувствует ответственность за все, что происходит с его семьей.
«Я вот за этот разрыв, за то, что мы не вместе сейчас — должен перед вами, перед близкими людьми, извиниться. Точно должен. Потому что не знаю, не уверен хотя бы в том, что с каждым из вас смогу еще пообщаться лицом к лицу…», — пишет политзаключенный.
«Надеюсь, что то, что я твой внук – сильнее того, что для кого-то я стал террористом, предателем страны или власти, преступником. Иначе не мог, надеюсь, и не смогу. Это противно моей душе и моей совести. Не хочу терпеть насилие и обман, отвратительные законы, перечеркивающие все, наверное, полувековое развитие моей страны… Не хочу терпеть войну против заведомо слабых. От моего поступка мало что изменилось, но главное именно в том, что я этого ничего не принял. Что во мне не оказалось гнили, мерзости, злобы, ненависти, наконец, не оказалось темноты», — резюмирует Егор.
Подписывайтесь на Telegram-канал группы поддержки Егора Балазейкина