Вчера, 24 июля исполнился ровно год с момента вступления в силу закона о запрете трансгендерного перехода (власти называют его законом о «смене пола», но эта формулировка некорректна и унизительна).
Принятие закона прошло относительно незаметно по сравнению с решением Верховного суда о признании ЛГБТ «экстремистской организацией» от декабря прошлого года. Однако сделало невыносимой жизни сотен тысяч трансгендерных людей по всей стране.
Закон запрещает менять гендерный маркер в паспорте (графа «пол»), проводить операции, связанные с транс-переходом, получать гормональную терапию, аннулирует браки, лишает права усыновлять детей и даёт право проводить операции над интерсекс-детьми без их согласия.
«Невозможность сменить документы ставит транс-людей в положение изоляции от социума. По сути, все проблемы трансгендерных людей – насилие в семье, нападения на улицах, травля в учебных заведениях, сложности с устройством на работу, сложности с доступом к медицинской помощи, угроза изъятия детей у трансгендерных родителей… Все это умножилось раз в 10. Мы часто сталкиваемся с суицидальными намерениями людей и, к сожалению, за этот год мы были свидетелями нескольких завершенных суицидов», — сказал «МО» транс-правозащитник Ян Дворкин.
«МО» поговорил с трансгендерными людьми о том, как изменилась их жизнь после принятия закона о запрете транс-перехода. Большинство из них были вынуждены уехать из страны. Одна из наших собеседниц «застряла» посередине транс-перехода, лишившись доступа к медицинской помощи. Другого власти пытались лишить родительских прав за «пропаганду ЛГБТ», третья не успела сменить документы и чуть было не отправилась на войну.
Ярослав Пруцаков, 37 лет
Транс-мужчина с двумя детьми, оказался под угрозой лишения родительских прав в России после принятия анти-ЛГБТК законов. Обратился за помощью к правозащитной организации European Queer Alliance of PostOst Community, чтобы покинуть страну и защитить свою семью от преследований.
Я начал процесс перехода, гормонотерапию, когда дочери еще не было двух лет, она меня уже знает только как отца. Сын помнит меня женщиной, но сейчас тоже называет папой.
До недавнего времени мы жили в Башкирии, в небольшом поселке. Там же я совершил трансгендерный переход. Все были в курсе. Когда сын пошел в школу, его стали задирать. Мы решили начать с чистого листа – и переехали под Петербург. Всё было хорошо, пока о моем прошлом никто не знал.
Меня вдруг вызвали на педсовет. К педсовету я, если честно, не отнесся вообще серьезно. А через пару недель мне позвонили и вызвали в органы опеки на комиссию по делам несовершеннолетних. И там впервые прозвучали слова об ограничении меня в правах. Они мне объяснили: мы занимаемся профилактикой вовлечения детей во всякие экстремистские сообщества, а ведь ЛГБТ у нас — экстремизм. Давайте мы лишим вас прав, дадим полгода, вы подумаете, что-то измените.
К нам стали приходить проверять условия проживания детей. Буквально за пару недель до нашего отъезда мне позвонили из опеки, попросили принести все документы, свои и детей. Юрист из организации «Coming Out» предупреждала, что, если позвонят, значит, собирают всё для суда.
Меня собирались временно лишить родительских прав, чтобы я «изменился». Но как они себе это представляли? У меня поменяны документы, удалены яичники и матка, даже если я перестану употреблять мужские гормоны, у меня не начнут вырабатываться женские. Я просто через несколько лет умру, скорее всего. И, поскольку в России запрещен трансгендерный переход, нет даже процедуры детранзишна. У меня есть несколько знакомых, которые в преддверии запрета на смену пола в России поспешили и поменяли документы, а теперь пытаются вернуть обратно. У них не получается ни через какие суды, хотя они успели изменить только документы. Даже если бы я захотел принять хотя бы на бумаге прежнее обличье, у меня бы это не получилось. Если бы мы не уехали… мне страшно об этом думать.
Проблема трансгендерных людей в России – в невозможности раскрыть свою сущность. Например, в школе все время пишут сочинения: расскажите о своей семье. Приходится учить детей врать. Это взращивает в детях либо гомофобию, либо привычку постоянно лгать. Мы только выехали – и я уже вижу, как дети меняются. Сейчас у них все-таки есть шанс вырасти хорошими людьми. В нормальной семье. В небольшой, неполной, да. Но все же с родителем. Нам очень повезло.
«Когда Ярослав обратился за помощью, у его детей не было загранпаспортов, не было виз и финансов, чтобы выехать из России. Счет шел на дни, поэтому действовали максимально быстро. Сотрудники «EQUAL PostOst e.V.» помогли оформить гуманитарную визу во Францию всего за четыре дня. Конечно, этому предшествовали месяцы налаживания доверительных контактов с французским МИДом. «EQUAL» также полностью оплатил семье билеты из России во Францию и месяц проживания в Париже, до назначения социального жилья», — рассказала «МО» основательница европейской правозащитной ЛГБТК-организации EQUAL PostOst Евелина Чайка.
Милана Гуреева, 19 лет
Транс-девушка, активистка. В 2023 году была вынуждена уехать из России в Армению после развернувшейся в ее адрес травли со стороны националистических движений и принятия властями анти-ЛГБТК законов. В эмиграции ее проблемы не закончились.
Я успела поменять документы до вступления закона в силу, но не успела сделать операцию и буквально застряла в переходе. Меня мучает дисфория (форма болезненно-пониженного настроения — прим. ред.), у меня из-за этого суицидальные мысли. С апреля этого года по июнь я не могла выходить из дома. Плюс еще армянское общество очень агрессивно относится к транс-персонам и квалифицированных эндокринологов здесь почти нет. Про хирургов я вообще молчу.
Сейчас я готовлюсь к подаче документов на гуманитарную визу во Францию. Очень надеюсь, что ее одобрят. Потому что если нет, то либо я сама себя убью, либо меня убьют. Армения — демократическая страна, но люди здесь еще похлеще, чем в России. У меня возникали трудности даже с тем, чтобы просто найти жилье из-за того, что я транс-персона. Очень сложно найти работу из-за дискриминации, одной моей знакомой отказали даже в работе уборщицей. А недавно на меня напал сосед — трансфоб, начал меня толкать, хватать за руки, кинул мне зажигалку в лицо. Была ситуация, когда я работала, раздавала листовки и до меня докапывались армянские мужчины с вопросом мальчик я или девочка.
При этом я не жалею, что я уехала из России. Хотя очень скучаю по маме с бабушкой. Обязательно приглашу их в гости, когда перееду во Францию.
Ада Блейквелл, 24 года
Транс-девушка, журналистка и активистка. Уехала из России через 6 месяцев после принятия закона.
Крайне трудно сказать, когда я осознала себя транс-персоной. Первые мысли о том, что я явно не чувствую себя комфортно в приписываемой гендерной роли были еще в очень раннем детстве. Но описать, что я чувствовала я не могла, пока не поездила по разным странам, не изучила английский язык, не переехала из Калининграда в Москву и не отучилась два года в Высшей школе экономики. Сначала я сделала каминг-аут своим друзьям, которые меня поняли и приняли, а затем своей матери. Она отправила меня в конверсионную терапию (терапия, направленная на то, чтобы изменить сексуальную ориентацию или гендерную идентичность человека, не имеет научных обоснований — прим. ред.) откуда я сбежала через 9 месяцев. Мать меня не приняла, пыталась бороться разными способами: возила меня к психиатрам, к гадалкам. В итоге в 21 год я почти полностью порвала с ней связи.
На время принятия закона я уже месяц как сбежала из конверсионного лагеря и жила в Москве, пыталась прийти в себя. Этот закон меня сподвиг к активизму: на его фоне я организовала шелтер для транс-персон в России, помогала людям менять документы, консультировала где можно достать гормональную терапию, помогала финансово.
Из-за закона правые организации и полицейские получили карт-бланш на то, чтобы нас ненавидеть и атаковать без каких-либо последствий. А решение признать ЛГБТ экстремистской организацией полностью лишило транс-персон защиты со стороны государства в случае изнасилований, нападений.
Я все еще скована бюрократическими вопросами миграции, но я стала намного свободнее. Я больше не думаю о правых группировках, которые могут завтра убить меня или постояльцев моего шелтера. Я могу работать, писать статьи, делать расследования, покупать гормоны и не бояться уголовки за то, что я хочу быть собой. Сравнивая с Россией я точно чувствую себя свободнее.
Джессика Альфред, 20 лет
Училась в Суворовском училище, уехала из России после объявления частичной мобилизации.
Сначала я себя осознала как гей и какое-то время не понимала гей я или транс-персона. Год назад у меня сложился пазл. Я поняла, что я транс-персона, приняла это и мне стало легче.
Когда началась война в Украине, моя жизнь поделилась на до и после. В декабре 2022 года я поняла, что в России оставаться больше невозможно. Когда начались разборки с военкоматами, я решила проверить свой заграничный паспорт, но на месте его не оказалось. Моя мать его забрала, спрятала и сказала, что боится, что я куда-то улечу. Она была агрессивно настроена против моего решения уехать в другую страну. В итоге я уехала в Москву, работала, взяла кредит, сделала новый заграничный паспорт и улетела сначала в Турцию, а потом через Мексику в Америку. На этом пути мама мне уже помогала, в том числе деньгами.
В Турции я наконец-то выдохнула. Россия для меня — это откинутая в прошлое страна. Сейчас я нахожусь в Америке, чувствую себя свободной, мое ментальное состояние улучшается. Занимаюсь творчеством, музыкой, веду Instagram и YouTube. Уже четвертый месяц принимаю гормонотерапию и чувствую, как прихожу в себя.
Мойра, 23 года
После принятия трансфобного закона осталась в России, живет в Петербурге.
Я всегда чувствовала себя в феминном воплощении, но в этом плане в России тема трансгендерности была как будто в серой зоне. То есть на уровне массового сознания, особенно когда живешь на Камчатке почти без интернета, транс-люди — это какие-то мистические ледибои в Тайланде. Поэтому какую-то информацию нормальную о переходе начала изучать только в старших классах, о смене документов, о гормонотерапии. Документы сменила в ноябре 2022 года, а начала гормонотерапию в октябре 2020-го.
После принятия закона я мягко говоря а#уела. У нас в стране было чуть ли не самое передовое законодательство в Европе, а потом государство все полностью запрещает. У меня начался очень сильный депрессивно-тревожный эпизод.
Врачи выступали против этого закона, психиатры говорили, что поднимется уровень суицидов. Я постоянно это все репостила, говорила, что это п#здец. Ладно я успела сменить документы, а остальные? А кому нет 18-ти лет?
С тех пор стало очень сложно находить врачей. После санкций уменьшилось количество препаратов и они подорожали. Не хотят делать даже не прямые операции, был случай, когда транс-мужчине отказались удалять кисту в яичнике, потому что это можно считать операцией, поддерживающей смену пола.
Я хочу уехать, но выезд из России не гарантирует безопасность, это самое фиговое.