В официальных запросах россияне часто опасаются прямо заявлять о непринятии войны. Однако косвенные факторы указывают на то, что уровень недовольства общества все же растет. О неочевидных вопросах, по которым можно судить о реальном отношении россиян к войне в Украине, «МО» рассказал исследователь проекта «Хроники» Сева Бедерсон.
— Существует мнение, что сейчас в России невозможно проводить объективные опросы. Оно подтверждается практикой?
— Да, поразительным образом оно действительно существует. Хотя в профессиональной среде консенсус такой, что опросы общественного мнения, как инструмент, имеют свои ограничения, связанные с характеристиками политического режима и тем, как граждане интерпретируют для себя риски участия в опросах, но точно такие же ограничения существуют и в демократических условиях. Людям свойственно то, что у специалистов называется «фальсификацией предпочтений» или даже какая-то самоцензура в соответствии с мнением окружения или социально одобряемой позиции.
Безусловно, в авторитарных режимах эти ограничения более выпуклые. Что, тем не менее, не означает, что этот инструмент нерабочий. Мы можем проводить опросы, но мы должны более аккуратно интерпретировать их результат. Вопрос о поддержке войны должен быть более сложным и комплексным, и интерпретация должна проводиться, исходя из этой комплексности и сложности.
— А помимо страха перед репрессиями, какие еще могут факторы вмешаться в ответ человека?
— Я бы даже сказал, что прямые репрессивные опасения – это не самое главное, что волнует респондента. Опросы в автократиях принято описывать так, что вот человеку позвонил анонимный оператор колл-центра и предложил поотвечать на вопрос, а после ответа к его подъезду приехал черный воронок. Безусловно, это касается какой-то части людей, но это та часть, которая уже вовлечена в политику, которая и так в группе риска. Для большинства, скорее, свойственно присоединение к социально одобряемому мнению или ответ штампами пропаганды. Ключевое, на что мы должны обращать внимание, — это не боязнь репрессий, а очистка ответа респондента от слоев пропаганды из телевизора.
— А у нас есть данные о том, какое количество людей использует телевизор как источник информации?
— Телевидение является потребляемым, но оно существует в структуре. На вопрос о том, откуда респондент получает информацию о специальной военной операции в Украине, телевидение назвали около 70% респондентов. YouTube назвало около 25% респондентов, а телеграм-каналы назвали около половины респондентов. Такую категорию как «интернет-сайты» назвало около половины. То есть структура медиа-потребления российских респондентов комплексная. Нельзя сказать, что только один телевизор на все влияет. Но, безусловно, здесь мы не знаем, например, о каких телеграм-каналах и сайтах идет речь.
— Как, согласно вашим данным, с момента войны менялся запрос на мир? Можно ли сказать, что он растет?
— Да, мы склонны считать на основе наших исследований, что запрос на мир продолжает потихоньку увеличиться или, в худшем случае, не начинает откатываться назад. Если говорить о цифрах, то, по большому счету, в сравнении с предыдущей волной опроса проекта «Хроники» в октябре прошлого года, показатели не сильно изменились. Прямую поддержку войны в октябре высказывали 48%, сейчас — 52%. Почти пополам и как будто бы даже есть рост в 4%, а если сравнивать с годичными данными, то количество тех, кто поддерживает войну даже упало с 56% до 52%.
Но у проекта «Хроника» есть три золотых вопроса. Первый — вот как раз прямой вопрос о поддержке войны, а второй: «Поддерживает ли респондент решение Владимира Путина вывести российские войска с территории Украины и начать переговоры о перемирии, не достигнув изначально поставленной цели военной операции?»
Здесь между январем и октябрем 2024 года мы зафиксировали резкий рост ответа «поддерживаю». В январе таких ответов было 40%, а в октябре — 50%. Правда, сейчас, с октября по январь, динамика немного отскочила: число тех, кто поддерживает, снизилось с 50% до 41%. Однако этот откат частично компенсируется третьим классическим вопросом «Хроник». Мы всегда спрашиваем респондентов куда, в условиях дефицита бюджета, на их взгляд следует расходовать государственные средства в первую очередь: на вооруженные силы или на социальную сферу. В ответе мы видим ориентированность респондентов на войну или на мир.
В январе 2024 года на вооруженные силы готовы были расходовать бюджет 33%, на социальную сферу — 44%. В октябре на вооруженные силы — 42%, на социальную сферу 39%. Теперь мы видим снижение расходов на вооруженные силы (сейчас это 36%) и большой рост на социальных расходах (48%).
Таким образом, комбинируя эти три вопроса наших классических между собой, мы можем получить пропорцию последовательных сторонников мира и последовательных сторонников войны. Динамика сейчас в пользу небольшого роста сторонников мира.
Есть еще дополнительные факторы, которые важно учитывать. Например, мы фиксируем динамику в вопросе самооценки материального положения россиян. Мы спрашивали, улучшилось или осталось без изменений материальное положение респондентов; и здесь мы видим очень последовательный рост недовольства своим материальным положением. К двухлетию войны о том, что оно ухудшилось, заявляли 21%, сейчас — 36%.
К тому же мы отметили, что около 30% респондентов за последний год сообщили о том, что члены их семьи сталкивались с отсутствием необходимых лекарств в аптеках или медицинских учреждениях. По этому вопросу, к сожалению, нет динамики, мы начали спрашивать об этом недавно, но треть — это довольно много.
Мы также спрашивали, положительно или отрицательно повлияла спецоперация на повседневную жизнь респондента. 54% сказали, что скорее отрицательно, а положительно — только 9%. Вот эта вот дельта кажется очень показательной.
Таким образом, хотя на протяжении года динамика в последовательных сторонниках мира и войны довольно сбалансированная, контекст, в котором это происходит, говорит о многом: ухудшение материального положения, лекарства, а главное, то, что респондент в своей голове напрямую связывает это с войной.
— Многие социологи пишут о всяких неочевидных метриках. Например, о растущем спросе на гадалок, которые предсказывают конец войны. Что-то подобное вы фиксировали?
— Мы, например, давали респондентам список лидеров — Дональд Трамп, Владимир Путин, Владимир Зеленский, Си Цзиньпин и Эммануэль Макрон — и просили оценить респондентов степень влияния этих лидеров на процесс урегулирования конфликта в Украине.
Здесь есть интересные находки. По последним оценкам респонденты считают, что самый влиятельный Владимир Путин, на втором месте Трамп, а на третьем — Си. Но как только мы начинаем смотреть вот комбинации пар разных лидеров, то есть смотреть, склонны ли респонденты, высоко оценивающие одного лидера, завышать роль другого, то обнаруживаем, что, например, Путин не сильно связан с Трампом, а Трамп сильно связан с Си. Это, вероятно, говорит о том, что этим респондентам хотелось бы, чтобы мировые лидеры повлияли на окончание войны и в идеале сделали бы это в интересах России.
Еще более интересная вещь — это вопрос о том, через какое время, по мнению респондентов, закончится СВО. В сочетании с вопросом о роли лидеров это интересно. Люди, которые высоко оценивают роль Трампа, также склонны считать, что война закончится в периоде от нескольких месяцев до года. Такая же связь с Си, но интересно, что ее нет с Путиным. То есть респонденты, конечно, считают, что Владимир Путин очень влиятельный, но по-настоящему урегулировать конфликт, по их мнению, могут только внешние силы.