Россия окончательно рассорилась с ещё одним бывшим союзником — Азербайджаном. Накануне президент Ильхам Алиев объявил, что Баку готовит международный иск против Москвы из-за крушения самолёта AZAL. После этого Песков признал, что в отношениях двух стран наступил «сложный период. Но в попытках наладить диалог роль МИДа практически не заметна: вместо Сергея Лаврова в Баку отправился патриарх Кирилл. Почему российская внешняя политика стала безликой и неэффективной, а Лавров превратился в дипломата-изгоя даже для дружественных государств, мы обсудили с политологом Александром Морозовым.
– Почему российская внешняя политика сегодня выглядит так агрессивно и замкнуто? И почему МИД утратил возможность быть посредником в международных урегулированиях?
— Дело в том, что в последние годы в Кремле окончательно утвердилась концепция «Россия как крепость». Страна рассматривается её руководством как замкнутая, воюющая крепость, находящаяся в осаде. Всё, что находится за её пределами, воспринимается либо как враждебное, либо как предательское. Кремль больше никому не доверяет — ни старым партнёрам, ни тем более тем, кто раньше считался союзником. Даже Израиль, с которым у России были особые отношения, теперь включён в этот круг подозреваемых.
Лавров, соответственно, всего лишь следует этой линии и в какой-то мере даже поддерживает её. Он уже не пытается играть самостоятельную дипломатическую роль. Его задача теперь — удерживать оборону, поддерживая образ России как государства, против которого якобы ведётся мировой заговор. Отсюда и агрессивная риторика: постоянные обвинения внешнего мира в том, что все страны действуют исключительно против России.
В таких условиях Москва больше не может выступать посредником ни в каких международных урегулированиях. Этот вопрос часто задают в контексте иранской ядерной сделки, конфликтов на Ближнем Востоке или в Азии: почему Россия больше не участвует в мирных инициативах? Ответ прост — роль посредника предполагает хотя бы видимость доверия и открытого диалога, а нынешняя политика Кремля этого исключает.
МИД лишился своего прежнего веса, потому что Россия больше не воспринимается как крупный политический игрок, способный предлагать реальные решения. Лавров не просто «сдулся» как фигура — он сознательно выбрал позицию простого рупора, который повторяет идеологические конструкции, утверждающие, будто Россия лишь защищает суверенитет и действует исключительно в собственных интересах. Но реальность иная: вместе с этой агрессивной и оборонительной политикой страна стремительно теряет своё влияние и даже то место, которое занимала на международных площадках ещё десять лет назад..
– И все-таки — что не так с МИДом, который по американскому направлению, например, практически не виден?
— Положение МИДа сейчас — это следствие трансформации самого путинизма. В раннем путинизме, ориентированном на участие в глобальной экономике, МИД выполнял понятную традиционную роль — обеспечивал государственную поддержку стратегии продвижения России на мировом рынке. Но после начала агрессии в 2022 году наступила новая фаза путинизма — экстремальный путинизм, основанный на агрессивных и радикальных решениях.
В этих условиях возрастает роль неофициальных структур и разного рода посредников. Спецпредставители были и раньше, но их влияние сейчас многократно выросло. Большинство вопросов решается в обход МИДа — через посредников, уполномоченных силовиков, представителей бизнеса, которые участвуют в международных переговорах по теневым схемам: обход санкций, черный бизнес, договорённости на Ближнем Востоке и в Азии.
Есть и личный фактор: Лавров стареет, много говорилось о его возможной отставке. Скорее всего, он досидит до 2030 года, но вопрос ухода будет подниматься в ближайшие годы всё активнее. На его место прочат зампреда Совета Федерации Константина Косачёва, а также одного из замов Лаврова, возможен даже перевод поспреда РФ при ООН Василия Небензи. Иногда в слухах упоминают и людей уровня Володина, хотя в это верится с трудом.
Проблема не в Лаврове и не в ослаблении МИДа как такового. МИД оказался в контексте чрезвычайного положения, вызванного войной, где большинство международных коммуникаций стало теневыми, а потому задействуются не дипломаты, а фигуры из силовых и бизнес-структур.
Политолог Александр Морозов
– Лавров внешне агрессивен, но по факту конкретных действий его личную повестку понять сложно. В отличие от времен, когда МИД РФ руководил, например, Андрей Козырев. Это в личности дело?
— Лавров, безусловно, начинал совершенно другим человеком — прогрессивным дипломатом, готовившимся к карьере в условиях процветающей России, ориентированной на интеграцию в мировое сообщество. Но со временем он сознательно выбрал для себя роль в духе Андрея Громыко, про которого говорили «мистер Нет».
У Громыко за спиной было Политбюро, и он говорил от его имени. Лавров воспроизводит ровно ту же модель — только теперь за его спиной не Политбюро, а Совет безопасности, путинское «политбюро». Он представляет не правительство как таковое, а коллективный Совбез, и именно поэтому его стиль — это не дипломатия, а методичное повторение идеологических мантр, вырабатываемых этим органом.
Фактически Лавров стал рупором политического языка Патрушева. Он сознательно принял на себя эту роль, чтобы остаться в числе ближайших сотрудников Путина. И теперь он говорит с миром языком Патрушева — жёстким, агрессивным, но лишённым самостоятельного содержания.
– Власти все сильнее ограждают население от иностранного влияния. Но зачем они сейчас так резко ужесточают контроль, принимая законопроект о запрете VPN, даже когда это вызывает раздражение у части пропагандистов?
— Думаю, здесь важно понимать, что для большинства кремлёвских и околокремлёвских деятелей, которые публично критикуют законопроекты об ужесточении контроля в интернете, вопрос не в самом ужесточении. Та же Мизулина, Симоньян и другие в целом не возражают против дальнейшего закручивания гаек. Их беспокоит только одно: чтобы они сами не попали под раздачу. Они задаются узкопрактическими вопросами — как, например, сделать запрос в интернете или использовать VPN, чтобы не оказаться под подозрением.
Как справедливо заметил Максим Шевченко, решение, скорее всего, будет простым: появятся специальные разрешения «по месту работы» — и на использование VPN, и на доступ к определённым материалам. Российское общество быстро к этому привыкнет: в советское время действовала похожая система, когда доступ к нужным книгам или документам в спецхране выдавался только по официальной бумаге и исключительно «для работы». Мы возвращаемся ровно к этому сценарию.
Это естественная черта позднего, экстремального путинизма — третьей его фазы. В ней должно быть окончательно проведено разделение на «врагов» и «лояльных». Враги должны быть чётко замаркированы, а лояльные обязаны принять внутренние механизмы самоцензуры и полностью отгородиться от всего, что государство считает деструктивным и враждебным.
И это касается не только интернета. Мы просто реагируем на очередное новое ограничение, но тенденция давно проявляется во всех сферах. В системе образования, реформируемой Мединским, вводятся такие же фильтры и допуски. В культуре идёт чистка — от кино и театра до музеев современного искусства: там уже отделяют тех, кто может продолжать работать, от тех, кто вычищается из системы. Интернет и медиасреда — третий элемент этой стратегии. Всё это формирует мир, в котором, «по доброй воле», никто больше не интересуется ничем, что не сертифицировано государственной политикой как допустимое и приемлемое.
Подробнее о том, как Сергей Лавров провалил все дипломатические миссии, готовится к уходу из МИДа и при этом живёт в роскоши с двумя жёнами, — смотрите в нашей передаче.