В нашу редакцию обратился Григорий — отец 18-летнего солдата-срочника Матвея из Курска, которого несколько месяцев назад вынудили подписать контракт с Минобороны, подкинув ему наркотики и угрожая тюрьмой. В голосовых сообщениях отцу Матвей дрожащим голосом рассказывал о бесчеловечном отношении со стороны командиров – бывших заключенных и торговле наркотиками и алкоголем на фронте. Он признавался, что боится получить ранение и остаться погибать на поле боя. С 25 октября Матвей не выходит на связь со своими близкими.
Имена отца и сына изменены по их просьбе.
С детства Матвей увлекался компьютерами, собирался поступать в Москву на программирование, но не успел подать документы из-за призыва на срочную службу под Суджу в июне 2025 года.
По словам Григория, в какой-то момент один из майоров предложил ему подписать контракт с Минобороны: «Говорил, мол, послужишь недалеко от дома, денег заработаешь, бизнес откроешь. Матвей понимал, что это схема заманивания и отказывался», — говорит отец. Затем начался шантаж. В части у Матвея во время осмотра нашли наркотическое вещество, которого, по словам отца, у него не было, и обвинили в торговле наркотиками. Вызвали военную полицию, которая поставила его перед выбором: 10 лет тюрьмы или контракт с Минобороны. «Сказали, что будешь как сейчас строить блиндажи, да окопы рыть. Психологически тупо задавили пацана, сучары ебанные, псы. Он и подписал», — злится отец — «Из-за этих разбирательств с наркотой он резко пропал на неделю, а потом набрал и сказал, что едет на СВО».
По словам знакомого семьи, Матвей — умный парень из обеспеченной семьи и совершенно точно не мог продавать наркотики.
Срочники регулярно попадают на фронт с лета прошлого года, после начала боев в Курской области. Их вынуждают подписывать контракты с Минобороны угрозами, обманом, а иногда и пытками. Обещают позиции в тылу, а на деле отправляют на фронт. Известны случаи, когда срочников помещали в изолятор, лишали воды, избивали и подделывали подписи. Также есть случаи, когда им перечисляли крупные суммы денег, заявляя, что это «выплаты по контракту», хотя они его не подписывали.
Родственники подают жалобы в военную прокуратуру, Следственный комитет и другие ведомства, однако безрезультативно, а сами солдаты часто прекращают выходить на связь. Известно и о гибели срочников, которые пытались оспорить поддельные контракты.
По словам правозащитников из «Идите лесом» и «Школы призывника», контрактники-срочники выгоднее государству: они дешевле, бесправнее, легче поддаются давлению и не требуют региональных выплат. Отказаться от контракта до подписи еще возможно, но выйти из армии после подписания практически нереально.
3 августа Матвея отправили проходить подготовку в поселке Марковка в Луганской области. «Выдали ак-74, некачественные бронежилет, каску, форму, аптечку. Хочешь качественные — покупай за свои деньги. Подготовка длилась 4 недели, но чему ты пацана зеленого за это время научишь? Рассказывал, что инструктора жесткие, могли бить, орали матом», — говорит Григорий.
31 августа Матвея отправили на север Харьковской области составе войсковой части 29298, 1009-го полка 68-й мотострелковой дивизии. Первые 11 дней он жил в блиндаже, затем, 11 сентября, его отправили участвовать в боях за Волчанск. На фронте Матвей записывал отцу голосовые сообщения, некоторые из них Григорий передал «МО».
В голосовых сообщениях Матвей рассказывает, что боится «трехсотиться» (получить ранение на военном сленге) и пропасть без вести. Эвакуации почти нет, и «если не доковыляешь на своих двоих до нашей позиции, то считай, сам за себя». По его словам, раненые часто остаются на поле боя — «дай бог, рядом будет нормальный товарищ, который донесет», но за попытку помочь наказывают. Он вспоминает, что сам «принес парня с убитой ногой, который идти не мог» и получил за это «пизды». Командир с позывным Белый кричал: «какого хрена ты пошел назад?». О судьбе пропавших никто не сообщает: «нахуй тебе эта информация, переживай за себя». Он признается: «я на грани… я не могу тут находиться».
Матвей рассказывает, что у них отсутствует связь, телефоны выдают только когда приходят с задания и то на пару часов. На задании почти не снабжают — «четыре рожка и вперед». Он вспоминает, как семь дней просидел в подвале без воды, а на восьмые сутки им скинули записку с вопросом, что важнее — еда или вода. «Скинули 0,5 воды, два грамма кофе, пару пакетиков чая и две конфеты», а затем еще два паштета и немного гречки с запиской «это вам на три дня».
Он говорит, что служит «с такими себе людьми». Командиры Белый и Испанец — бывшие заключенные или, как их еще называют «вэшники». По словам Матвея, оба отслужили по полгода (вероятнее всего в ЧВК «Вагнер» до 2023 года), получили снятие судимостей, освободились, «накосячили», снова сели в тюрьму и снова подписали контракт. «Белому 27 лет и уже командир 3-го взвода», — говорит молодой человек.
По его словам, в штабе процветает торговля алкоголем и наркотиками: «Белый и Испанец устроили себе бизнес». Большая часть личного состава пьет и употребляет. «Найти кого-то в адеквате — задача трудная. Я понимаю выпить пиво когда есть пара дней отдыха, но здесь бухалово страшное, наркота. Смотришь на это и думаешь пиздец, вы на войне, вас убить может каждую секунду, а вы себя до такого состояния доводите. А командирам похую. Умрут, ну, другие придут. Вэшников набрать проблемы нет», — удивляется Матвей. И добавляет, что за попытку возразить «Белый пять минут метелил палкой» («вэшниками», или Шторм-V, называют заключенных, набранных из колоний).
Матвею пришлось просить отца отправить ему 100 тысяч рублей, потому что выплаты нерегулярные. «С обеспечением тоже плохо: форму и обувь покупали сами, скидывались по сотке на генератор, который никто так и не увидел», — рассказывает он.
Матвей признается, что сначала не хотел об этом рассказывать отцу, чтобы он не переживал, но «все бесит» и он «не может к такому привыкнуть». За последний месяц, по его словам, «несколько человек съебались». «Но и это не выход — если меня возьмут в плен и обменяют, я опять попаду сюда же». Свое последнее сообщение он заканчивает словами «Я тебя люблю».
С 25 октября Матвей не выходил на связь со своими близкими. В военкомате и в войсковой части его семье сказали, что никакой информации у них нет, и предложили сдать ДНК-тест для поиска среди погибших.