По данным «Новой газеты», количество жалоб в органы на сограждан за время войны в Украине выросло на 300%. Антрополог Александра Архипова провела несколько исследований, связанных с доносами, и в интервью «МО» поделилась своими выводами.
— Каковы масштабы доносительства в России сегодня?
— Эти масштабы никто не может оценить. В реальности не существует никакого внешнего способа измерения количества доносов, и это, прежде всего, связано с тем, что под доносом понимают разные вещи: и анонимное сообщение о каком-то якобы преступлении, и публичное заявление, когда человек заявляет о чем-то под своим именем в социальных сетях, как, например, известный серийный доносчик Бородин.
Но все же некоторые данные можно найти. Роскомнадзор сказал, что резко увеличилось количество жалоб от граждан на фейки вокруг Украины. Уже в середине 2022 года сообщили, что за первое полугодие было гораздо больше жалоб на фейки, чем за полгода до этого. Соответственно, можно предположить, что это и есть те самые доносы: сидит Петр Иванович и видит, что кто-то что-то пишет не то про войну и немедленно пишет про это тревожное сообщение в Роскомнадзор.
Кроме этого, мы собираем базу данных людей, которых преследовали за дискредитацию российской армии и за ложные сведения о российской армии, то есть по “народной” административной статье 20.3.3 и ее варианту в уголовном кодексе 207.3. Мы пытались собрать как можно больше деталей этих дел, и выяснилось, что среди них есть случаи, когда людей задержали за устные высказывания во дворе дома, школы, в церкви и так далее. Все эти дела — а их более 500 — заведены по доносам, потому что никак иначе зафиксировать устные высказывания нельзя. У нас в базе всего 8000 дел, и понятно, что и в других случаях тоже очень много доносов, но они не всегда указываются в протоколах, и точно не указываются в судебных решениях, которые попадают в базу правосудия.
При этом важно понимать, что сейчас на людей действует даже не сам факт доносов, а знание о том, что на тебя могут донести. Причем это может быть кто угодно — соседи, коллеги, бдительные активисты и прочее. Это знание оказывается чрезвычайно сдерживающим механизмом, и это то, чего власть добилась довольно эффективно.
— У вас ведь есть сообщенная история разговора со своей доносчицей? Чем она руководствовалась, когда писала на вас донос?
— Осенью 2022 года я узнала о том, что на меня написала донос некая Анна Васильевна Коробкова. Донос повеселил меня своими формулировками, потом я узнала, что и на других моих коллег написала донос эта женщина примерно с такими же характеристиками, а потом выяснилось, что она написала на меня целых семь доносов. Я вступила с ней в переписку, написала ей по обратному адресу, представилась и попросила рассказать о своей позиции. Она довольно честно и подробно рассказала мне, почему она это делает.
Она это делает, потому что искренне считает, что у нее есть миссия. Миссия заключается в том, что надо любым путем помогать российскому правительству в борьбе с Украиной, чтобы выиграть эту войну. Потому что иначе война будет проиграна, а если война будет проиграна, то Россия будет платить репарации, и они ударят по карману простых людей (Анна Васильевна в одном из писем язвительно добавляет, что, конечно, не из кармана московских чиновников эти репарации будут платиться).
Соответственно, она очень дорожит своим будущим благосостоянием, и не желая платить эти репарации в будущем, стремится помочь России выиграть войну. Ее задача заключается в том, чтобы сделать как можно меньше круг поддержки противников войны, то есть сократить то, что социологи назвали бы «воображаемое сообщество». Воображаемое сообщество — это люди, которые не знают друг друга лично, но при этом читают одни и те же книги, смотрят одни и те же передачи, например, «Дудя», читают одни и те же телеграм-каналы и так далее.
Чтобы уменьшить в этом воображаемом сообществе неприятие войны, Анна Васильевна решила сократить пул экспертов. Для этого она читает и слушает разные независимые СМИ (одно время она предпочитала «Дождь» и «Deutsche Welle», потом «Радио Свобода» и так далее), дальше она выписывает имена всех, кто там выступает — от учителей до научных сотрудников и врачей — кропает им доносы во все структуры, связанные с этими людьми, которые она находит, и таким образом их запугивает.
Работает Анна Васильевна, как она писала мне, два дня через два. То есть два дня она этим занимается, а потом два дня отдыхает, потому что ну невозможно же все время смотреть телевизор.
— Таких людей в своей лекции вы называете «моральным предпринимателем». Расскажите, как вы классифицируете доносчиков.
— Не существует единого типа доносчиков, у которых одна и та же мотивация. То что мы называем доносом — это вещи очень разные. Давайте договоримся, что донос — это такое сообщение о якобы совершенном преступлении, в котором доносчик имеет какую-то свою цель. Так какие цели есть у доносчиков?
Первая группа — это люди, которые пишут доносы для того, чтобы что-то получить какую-то конкретную выгоду, материальную (квартиру, премию, рабочее место) или ситуационную.
Вот, например, переписка в чате одного дома в Москве, где соседи сверху шумели вечером. Соседка была очень этим недовольна. Она пыталась как-то урезонить это в чате, а когда ей это не удалось, она сказала, что сейчас вызовет полицию и скажет, что они поют украинские песни. В чем здесь общий знаменатель? Люди хотят чего-то добиться от других людей, но не могут добиться этого привычными способами. Они прекрасно понимают, что если соседи шумят, а они вызовут полицию, то никакая полиция не приедет. Поэтому они занимаются тем, что социологи называют «приватизацией репрессивного механизма». Они как бы берут максимально «большую дубинку» — репрессивные законы, и используют эту дубинку не по назначению, а для решения бытовых вопросов.
Вторая группа «доносчиков» — это люди, которые получают какую-то эмоциональную выгоду. Например, два человека играли на пляже в волейбол в Севастополе. В процессе игры они поругались по поводу, опять же, Украины, и когда все аргументы были исчерпаны, а раздражение и гнев остались, второй играющий пошёл и донес в ФСБ на первого. Они не были до этого знакомы, и доносчику никакая материальная выгода не была нужна, но хотелось наказать как можно сильнее. Таких случаев очень много.
Третий тип доносчиков — это люди, которых я называю «моральные предприниматели». Они следят за новыми моральными нормами, или устанавливают их. Например, женщина, которая обнаружила, что двор ее питерского дома увешан фотографиями разбомбленных домов в Украине. В отличие от предыдущих случаев, она не знала, кто был автором высказываний, и не хотела получить никакой материальной или эмоциональной выгоды. Но она прошла в полицию, добилась от полицейских, чтобы те посмотрели камеры, и затем арестовали студента СПБГУ, который их развешивал. А мотивировала она тем, что эти листовки «морально вредны» для её трёхлетнего ребёнка. Ее «правда» заключается в том, что она защитила детей от морального вреда.
Подтипом таких моральных предпринимателей являются люди, которые не просто следят за соблюдением норм, а которые чувствуют, что у них есть миссия преследовать людей за, предположим, антивоенную позицию или за то, что они принадлежат ЛГБТ-сообществу. Их я называю «миссионеры». Анна Коробкова, которую мы обсуждали выше, является таким миссионером.
Не надо думать, что всё возникло в 2022 году. Нет, такие люди всегда есть, но за последние два года российское правительство максимально таких людей поддерживает, подталкивает и делает их позицию социально одобряемой. Они начинают искать врагов везде и доносят на всё, что им кажется неправильным. Мне каждый день приходят сообщения о том, какой-нибудь бдительный гражданин обнаружил очередную остановку или детскую площадку, окрашенную в жёлто-голубой цвет, или женщину в желтой куртке на фоне голубого неба. Эти люди не ищут никакой выгоды, а просто ищут врага, потому что у них есть «миссия». Другой вопрос, как государство эту миссию поддерживает.
Давайте посмотрим на то, как изменилось понятие донос, и кто эти доносы делает. У нас в голове есть такое советское представление о доносе, что это что-то очень плохое, и порядочные люди это не делают. Но если посмотрим (в российской базе СМИ «Интегрум») на то, как российские государственные СМИ использовали заголовки и писали в текстах новостей фразы «депутат написал донос», или «депутат обратился с жалобой», или «депутат просит прокуратуру проверить», то мы обнаружим, что
до 2012 года таких заголовков было довольно мало. Однако с приходом Владимира Путина на новый срок количество таких заголовков увеличивается в два раза.
Это значит, что депутаты поздней путинской эпохи создают новый тип социально одобряемого поведения. Они выступают в качестве моральных предпринимателей, чья задача не придумывать новые законы, а бесконечно жаловаться, просить завести дело и проверять моральную сторону поступков каких-нибудь людей, и понятно, что это становится образцом для поведения всех трех типов доносчиков.
Кроме этого, начиная с 2022 года, появляется очень много каналов, в которых гражданам предлагают сообщать о том, что они видят и читают вокруг. Например, в 2022 году жители Калининградской области попросили присылать номера и электронные адреса ресурсов, которые связаны с «провокаторами», касательно спецоперации на Украине. Специальный телеграм-канал есть, например, у Следственного Комитета и люди туда реально пишут жалобы.
Этот тип общения с населением, опять же, возник не в 2022 году. В 2022 году он стал широко использоваться для борьбы с антивоенным настроением, но такой канал коммуникации возникает в 2020-21 годах на волне ковида, когда государство в борьбе с «фейками», создавало каналы обратной связи для того, чтобы люди сообщали о том, что они видят и слышат от других людей. «Фейки» я беру в кавычки, потому что часто под этим «фейками» понималось вообще не то, что мы называем фейками, а, например, рассказы о том, почему в нашей больнице опять не хватает перчаток и защитных костюмов. Этот механизм продавливался еще тогда, а спустя два года заработал в полную силу. Таким образом, россияне были приучены совершать эти действия.
— А для чего авторитарному государству вообще нужны доносы?
— На самом деле, доносы в этом смысле были всегда. И в общем, никакого согласия о том, хорошо это или плохо, не было. Доносы и сообщения бдительных граждан стали реальной проблемой в XIX веке, когда городское гражданское население стало грамотным. Во Франции и в Англии это было проблемой, потому что с одной стороны, вроде хорошо, когда бдительные граждане сообщают о преступлениях. С другой стороны, это легко превращается в охоту на ведьм и быстро перестает быть контролируемым процессом. Поэтому отношение к этому властей всегда колебалось.
Однако авторитарные и тоталитарные государства очень часто опираются на такую систему низовой бдительности по одной простой причине: и тоталитарные, и жестко авторитарные государства нуждаются в очень сильной мобилизации граждан. Что такое мобилизация граждан? Это когда человек отрывается от своей картошки, дачи и детей, и говорит, что надо помогать государству.
— У меня есть знакомая, которая работает в симфоническом оркестре в Америке. Она рассказывает, что в конце каждого месяца музыканты там проходят опросы, в которых описывают, какие ошибки совершают их коллеги. Она много раз говорила мне, что не может участвовать в таких опросах, потому что у нее это вызывает ассоциацию с советским доносом. Правильно ли выделять такие опросы в отдельную категорию или это тоже донос?
— На самом деле, вот этот evaluation, то есть оценочный подход, когда ты должен все время оценивать коллег, преподавателей и студентов, есть не только в западной культуре.
Я сама очень страдала в Вышке, потому что мне мне все время приходилось оценивать студентов, и студенты все время должны были анонимно оценивать меня, а поскольку человек пишет анонимно, он может вообще что угодно написать.
С одной стороны, это преподносится как борьба с перегибами, неполиткорректностью со стороны преподавателей и так далее, а с другой стороны, это открывает широкий простор для студентов. Например, после начала войны в филиалах Вышки в Перми, студенты таким образом удачно донесли на несколько антивоенных преподавателей и от них избавились.
Это форма корпоративной культуры, которая на самом деле довольно долго развивалась, вот сейчас мы имеем с ней дело практически везде. Везде поощряются жалобы. Например, если вы купили неправильную полочку в Икее и не смогли ее собрать, вы пишите в отдел Икеи, а если они не отвечают, вы пишите жалобу на Фейсбуке про это. Это культура клиентской жалобы, и в российском контексте она усиливает ощущение того, что донос позволителен.
Это есть во всех культурах, во всех современных культурах, а Россия — такая же в этом смысле современная культура, как США или Германия. Но в России поощряется именно та часть бдительности граждан, которая позволяет использовать репрессивный механизм для того, чтобы наказывать людей. То есть соседи в Германии могут сколько угодно много писать про газоны, и полиция будет приезжать и разбираться про газоны. Но если соседи поругаются друг с другом из-за газона, и вместо того, чтобы писать про газон, они напишут, что другие устраивали сатанинские ритуалы, то приехавшая полиция приедет и накажет первых за ложные показания. И в этом существенное различие. Бдительность граждан есть везде, а вот приватизация репрессивного механизма в таком количестве существует именно в России.