Элла Кесаева — жительница Беслана, мать Зарины Кесаевой, захваченной в заложники и получившей ранение во время теракта 1-3 сентября 2004 года. В 2005-м Элла Кесаева вступила в общественную организацию «Матери Беслана», а позже возглавила комитет «Голос Беслана», который добивается объективного расследование теракта. Кесаева не согласна с официальной версией властей и настаивает, что большинство жертв теракта в школе №1 погибли от рук спецназа во время штурма. В большом разговоре с «Точкой» к 20-летней годовщине трагедии она рассказала, чего удалось добиться ее комитету, и как 20 лет спустя власть продолжает скрывать правду о случившемся.
— Я, честно говоря, задавая первый вопрос, чувствую себя неловко — понимаю, что между годовщинами практически не думаю про Беслан, а если и вспоминаю, то от силы раз в год. Скоро 1 сентября, вас все просят об интервью, а потом на год снова забывают. У вас есть чувство, что память о Беслане куда-то уходит?
— Конечно, время свое дело делает, это естественно, а потом власти прилагают к этому всю свою мощь, чтобы забыть то, что случилось, и вместо правды протолкнуть свою версию.
Они выделяют огромное финансирование на свои проекты. Вот последний проект — преображение территории и здания школы. На это было выделено 800 миллионов, потом не хватило, попросили еще 200 миллионов. Итого миллиард. Чтобы превратить территорию школы в музей спецназа.
Когда последний раз я была там, я насчитала на трехэтажное здание школы семь музеев, и это без комнаты, где располагается еще один музей спецназа. Только в одном месте я увидела фотографии погибших. Остальное — все сплошь посвящено сотрудникам МЧС и спецназа, которые погибли. Там вся их история: письма, переписки, форма и все эти атрибуты. Даже классы начали называть именем погибших спецназовцев.
Когда смотришь на школу, уже там видишь огромный плакат с погибшими спецназовцами. Потом заходишь в вестибюль, и в углу опять музей спецназа. Потом идешь по коридору, поднимаешься второй этаж, и там все коридоры в этих же атрибутах. Была даже волна назвать эту школу именем героев спецназа, но не прошло — так она и осталась «школой Коминтерна», но улицу, где произошел теракт, все-таки переименовали в Улицу Героев Спецназа. Мы протестовали и говорили: «Вы спецназ считаете героями, а мы их считаем преступниками. У нас свои герои, это наши дети, которые погибли», и они убрали слово «спецназ». Осталась просто «Улица Героев».
Я много уделяю этому внимания, потому что это показатель отношения власти к теракту — все переписать и выставить героями спецназ и правоохранительную систему, которая явно героизм не проявляла, а наоборот. Должны были уголовные дела пройти после теракта, но этого не было. Всех амнистировали. Даже тех трех сотрудников, в отношении которых было возбуждено уголовное дело.
Никакой ответственности. Им сохранили пенсии, сохранили звания, как будто ничего и не было. И никто не понес ответственности. Никакой ответственности за этот штурм с применением огнеметов и танков они не понесли. Дети были приговорены вместе с террористами… А сейчас, по истечении 20 лет, решили все превратить в музей.
— Многие в разговорах о Беслане взяли на вооружение слово «халатность». Вы много раз говорили, что вас это не устраивает.
— Да, услышьте нас наконец-то, известные журналисты и блогеры, услышьте нас! Когда вы говорите о Беслане и говорите о «халатности», мы считаем, что это подло. Потому что это не халатность, а конкретное преступление — убийство сотен человек. Обстрел огнеметами и танками. Потому что штурм начался с обстрела школы. Не изнутри, не из спортзала, а наши сами начали обстреливать школу, которая была набита людьми, как селедками. Как они вообще должны были выжить? Только чудом. Поэтому мы считаем это подлостью и осознанным предательством.
— Расскажите чуть подробнее про нестыковки в официальной версии. Многие о них не знают.
— Там сплошные нестыковки. Первое, что я хотела бы отметить, это что никаких иностранцев там не было (не последней встрече с «Матерями Беслана» Путин заявил, что теракт поддерживался из-за рубежа. — прим. редактора). Этому нет доказательств.
Второе: до ночи стреляли танками, а свидетельские показания говорят, что там террористов уже не было. Однако до двух часов их танками громили.
Еще с крыши соседних зданий стреляли «шмелями» по школе. Взрывы начались от этих выстрелов. Это страшное смертоносное оружие, которое не дает шансов выжить. 800 градусов температура. Когда мы изучили эту тему, увидели, что экспертизы проводили только наружные. Внутренние исследования не проводилось. Я, как биолог по образованию, этот вопрос изучала. Надо было провести гистологическое исследование. Надо было изучить трахею, легкие. Посмертно он сгорел или при жизни? Это большая разница, и это все можно было доказать. Можно было бы конкретно указать на действия огнемета. Европейский суд на это очень четко указал: вопреки инструкции по работе экспертов, принятой в России, они действовали по указанию следователей (речь о решении, которое ЕСПЧ вынес по теракту в Беслане в 2017 году. — прим. редактора).
Еще нестыковка: местных сотрудников перед тем, как начался шквальный огонь, начали уводить ложными вызовами. Об этом есть показания руководителей этих групп. Наших местных правоохранителей убрали, и до нашего дома все было заставлено солдатами. Местных отвлекали. Мы задали этот вопрос: «Был хотя бы один вызов, где вы действительно нашли террористов?». Нет. Все были ложные. То есть их специально убирали оттуда, чтобы они не стали свидетелями того, что творится. Потому что местные — это родственники и родные тех, кто были в спортзале.
— Когда началось ваше разобщение с «Матерями Беслана»?
— Это был момент, когда им организовали Грабового (Григорий Грабовой — «ясновидящий», который в 2005 году заявил, что способен воскресить погибших в Беслане детей. — прим. редактора). Абсолютно точно, что это была ФСБшная схема по дискредитации. Им подсунули Грабового, мы это им говорили, но они осознанно туда пошли. Сказать, что они невменяемые — нет, потому что 20 лет их выбора сотрудничать с властью имеет свои результаты. Вот, например, школа, где выделили эту огромную сумму, эта программа курируется «Матерями Беслана».
Переписывание правды Беслана курируется «Матерями Беслана», добро дали они. Это общественная организация, которая все эти годы сотрудничает с властью. До этого как бы трудно было разобраться: ну вроде звучное название, вроде матери погибших, но вы посмотрите, какая встреча была!
Мы разобщились по Грабовому, потому что начали подозревать, что эти люди активно сотрудничают с ФСБ и местной властью. И у нас была доказательная база: тут мы хотели пикет, они о нем осведомили, и пикет не получился, там мы хотели что-то еще… Они конкретно осведомляли органы о нашей деятельности, и невозможно было с ними вместе быть. Все, что мы делали, становилось известно через них.
Интересно, что у Дудиевой был ресторан. Строители из Москвы строили здесь школы, рабочих было очень много. И почему-то тендер выиграла именно Сусанна. Все рабочие пошли в ее столовую. Ресторан забытый и невостребованный, туда вообще никто уже не ходил, он был заброшен, и вдруг в 2005 году, когда мы все страдали и еще не отошли от этого ужаса, он у нее заработал вовсю. Там завтракали, обедали и ужинали сотни рабочих. Местное министерство труда дало ей хорошую должность. За полгода до закрытия суда Кулаева (речь о Нурпаше Кулаеве, единственном выжившем террористе, которого приговорили к пожизненному заключению. — прим. редактора) открыли общественную организацию, выделили офис во Владикавказе, двухэтажное здание в центре города. Ей дали должность, личного водителя и до сих пор она там работает. Другим активистам тоже дали какие-то привилегии.
Потом объявился Грабовой. Нас надо было дискредитировать, потому что Беслан еще не затих, и это все было на слуху. Нужно было объявить нас сумасшедшими. Когда они уехали к Грабовому, по центральному телевидению прямо показывали какие-то невменяемые движения Сусанны, как будто она под гипнозом у Грабового. И тут же мы сказали, что мы против Грабового и на этом мы разошлись, потому что окончательно поняли, что эти люди сотрудничают с властью.
— Многие не верят, что власть была способна вот так цинично подослать Грабового к матерям погибших, чтобы дискредитировать протест. Почему вы уверены, что он был подослан?
— В момент, когда наша организация «Матери Беслана» была очень известна, и наши заявления перехватывало огромное количество СМИ, шел суд Кулаева. Поймите нас, мы были домашними хозяйками, что мы в этом понимали? Единственное, что нас отрезвляло, это то, что мы сами были в этом спортзале и видели, что не признают правду о том, что стреляли извне. Дети в спортзале перенесли такие нечеловеческие страдания, что через них перешагнуть было невозможно, и мы понимали, что не можем сотрудничать с властью, которая виновна и которую не привлекли.
Мы входили в состав «Матерей Беслана» и хотели быть активными, но это было невозможно. Я вам более того скажу : матери погибших, которые не были активными и которые выбрали сидеть дома и ни во что не вникать (а были матери, которые даже экспертизу своих погибших детей не взяли, и мы это за них брали) — они все тяжело больные люди. В физическом отношении. Кто-то раком, кто-то еще чем-то. Эти эмоции и страдания должны были во что-то вылиться праведное, как у нас. Мы боремся за правду и, слава Богу, мы все вышли здоровые. Те, которые сидят дома, — физически больные люди.
Что касается Грабового, это абсолютно точно ФСБшная схема. Когда был первый наш митинг перекрытия трассы зимой 2005 года, пришли несколько тысяч потерпевших жителей. Мы пришли, разожгли там костры и сидели три дня, а переговоры вела ФСБ с Дудиевой. Она тогда еще была в эйфории и открытая в этом отношении. Говорила «вот сейчас я иду туда, со мной ведут переговоры, и они говорят, чтобы мы ушли отсюда». Я думаю, она осознанно пошла за Грабовым. Ей расшифровали, зачем это нужно было. Она сагитировала женщин, которые оплатили дорогу туда-обратно. Думаю, что они не сознавали, какое значение это будет иметь, что это дискредитация нашего движения. Большинство поехали, потому что их пригласили.
— А правда, что о Грабовом в Беслане было известно до сентября 2005 года?
— Нет, о нем ничего не было известно. Абсолютно неожиданно пошла информация. Она раздала диски о нем, где он с перстнем, как гипнотизер, что-то рассказывает. Эти диски Сусанна раздавала всем и пыталась привлечь всех к нему. Она очень активно матерей погибших агитировала. В этот же момент моя сестра похоронила двоих, и обнадежить ее, что хотя бы один из них жив… Она настолько втянулась... Я — нет. У меня характер взрывной, и я однозначно сразу им сказала, что это дискредитация. Они начали приглашать мою сестру. Я говорила ей: «Эмма, это дискредитация. Они хотят объявить нас ненормальными». Она мне: «Нас же по телевизору покажут». То есть они еще не поехали, а я уже знала, что по телевизору это будет показано.
— А вы думаете, что кампания с Грабовым была связана со встречей «Матерей Беслана» с Путиным на первую годовщину теракта? Говорят, это была очень жесткая встреча.
— Ну какая она была жесткая? Понимаете, мы осетины. Среди нас были не только осетины, но те, которые здесь выросли, тоже перенимают наши традиции. Как мы можем с человеком, которого считаем убийцей наших детей, сесть за одним столом и разговаривать? По нашим обычаям он должен был прийти, он должен был покаяться и он должен был попросить у нас прощения.
Но какая-то надежда все-таки была, что он все-таки признает. Чисто по-человечески: все нити вели к нему, и ну неужели трудно признать, что ты виноват? Ну неужели трудно это? Даже чисто по-мужски надо было это признать. Это мужской поступок сказать: «Да, это моя ответственность, да, я виноват, да, я недоглядел». Но на первой встрече он ничего не признал.
Более того, после первой встречи суды стали более жесткие. И то, что мы могли говорить в суде по Кулаеву с судьей Тамерланом Агузаровым… Как мы поняли потом, по сравнению с другими судьями, он более-менее давал нам говорить, давал подавать ходатайство, давал делать заявления.
Сейчас его нет, и я могу это сказать: он принял наши замечания на 300 страниц, вот такую толстую кипу бумаг. Свидетели давали показания, которые указывали на вину правоохранительных органов, и этих показаний в протоколах судебных заседаний официально не было. Мы пришли в его кабинет, положили ему на стол эти замечания и сказали: «Вот это вы не занесли». Где-то через неделю мы получили письмо от него, что все замечания приняты, и они стали приобщены к протоколу. И в основном то, на что опирается решение Европейского суда — это вот эти замечания. Они были очень важны.
— ЕСПЧ — это очень важная история. Сейчас многие о ней забывают. Расскажите об этом поподробнее.
— Делают все возможное, чтобы забыли. Понимаете, когда мы суды проходили, все-таки немножко рычаги были не так закручены, как сейчас. Кто бы мог подумать, что через 20 будет хуже, чем тогда.
Мы проходили суды и нас считали дурами, откровенно говоря, которые ничего не могут и ничего не соображают в судах, а мы скрупулезно все это изучали и собирали. Я была вынуждена этот уголовно-процессуальный кодекс изучить, потому что никто к нам не подходил, ни один адвокат. Все боялись. Наш адвокат хорошо если с нами пообщался раза два. Он боялся. Он речь толкнул в суде, но за год он почти ничем нам не помог. Мы все писали сами. Сидели, ночами изучали, писали.
Единственное, кто нам помогла тогда, — Ольга Михайлова, известный адвокат, который с первой жалобой в Страсбург нам помогла.
— Каков итог этого процесса?
— Когда Европейский суд вынес решение, власть приняла другую позицию — не замечать (ЕСПЧ признал, что действия силовиков нарушили ст. 2 Конвенции о защите прав человека «о праве на жизнь» и присудил пострадавшим компенсацию в размере €2,9 млн. — прим. редактора). Ну нету этого решения. Идите и выкиньте свое решение. Хотя по закону, если вы исполнили решение и произвели выплаты, значит, вы это решение признали.
После 15-й годовщины они начали массово выпускать фильмы с участием потерпевших, которые никогда нигде не были активны, и вдруг проявились и массово начали выходить, обвинять решение ЕСПЧ, говорить: «мы не признаем, не было этого, а был героизм спецназа». Такие фильмы массово прошли. В том числе… Я думаю, что я имею право сказать об этом, хотя он человек заслуженный и много хороших фильмов снимает, но фильм Дудя нас тоже не устраивает абсолютно. Потому что там была тема халатности и инвалидов, а о том, что было решение Европейского суда за три часа он ни разу не сказал. О том, что мы обвиняем государство в целенаправленном обстреле школы, ничего там не было.
Этот рупор передает мнение всех, от провластных потерпевших до известных журналистов, и не дает слова нам, активистам, которые добились решения Европейского суда. Сотни потерпевших обвинили государство, признали виновным в обстреле государство, и нам не дают этот рупор. Мы считаем, что это непорядочно.
Почему вы нам не даете слова? Вы снимаете фильм на три часа, вы известные люди, известные блогеры. Почему вы набираете потерпевших, которые 15 лет молчали? А почему вы нас стороной обошли? Почему обошли стороной решение Европейского суда? Почему вы все как халатность преподнесли? Для чего это делается? Сказать, что это человек необразованный, недалекий — нет, очень грамотный, очень дальновидный, очень профессиональный. А зачем такие фильмы снимать? У 27 миллионов в сознании Беслан остался историей халатности. Не преступления силовиков, а халатности. Типа «с кем не бывает».
Мы говорим о преступлении силовиков для того, чтобы этого не повторилось. Человеку жизнь дается один раз! 186 детей погибли под обстрелом танков и огнеметов. 186 детей погибли не от обстрела террористов, а от обстрела танков и огнеметов.
По каждому телу они выносили постановление: «Обследовать наружно. Внутренне обследовать нецелесообразно». Они однозначно всех списали под обстрел террористов, а внутреннее обследование не проводили по указанию. Когда мы все-таки добились в одном суде вызова одного из экспертов, который очень многих обследовал, мы спрашивали его «а почему вы обследуете только наружно?» Он говорил: «Они нам такое указание дали».
— Что говорили жители Беслана о последнем визите Путина?
— Матери погибших сказали, что он осквернил кладбище, что он осквернил своим посещением спортзал. Вот что они говорили.
До этого момента избегали говорить против «Матерей Беслана», но в конце концов, уже пора сказать, кто они такие. От нашего имени они встречаются с Путиным, как будто не было нашего пикета «Путин — палач Беслана». Как будто мы его не считаем виновным. Как будто по нашим традициям возможно сидеть с убийцей, смотреть ему в глаза в глаза и не говорить «ты виноват». Где твое извинение за 20 лет? Коленопреклонение? Ну это же формализм. Кому это надо? Где его признание вины? Никогда ни в чем не виноват! Никогда! Вот его жизненная кредо. Он так и не принес извинения. Для чего приехал? Чтобы обвинить во всем Европу? На кого это рассчитано?
Хорошо, мы в других темах не разбираемся. Не вникали. Но по теме Беслана мы же знаем. Мы свидетели. Как ты можешь нам говорить, что нам какая-то Европа что-то сделала? Что это за разговор? Для чего ты приехал это говорить?
«Матери Беслана» это слушали и потупили взор. А кто вас уполномочил встречаться с ним? 20 лет прошло, и вы опять такие наивные просите у него расследования? А не вы ли приняли этот план? Не с помощью вас перекраивали правду о трагедии?
Сотни потерпевших, сотни родителей погибших, а их — несколько человек, и они игнорируют наши просьбы, игнорируют наши обвинения. Несколько человек, прикормленные властью, не считают Путина виновным. Если звучное название «Матери Беслана» означает их святость, то мы говорим, что это далеко не святые люди. 20 лет они делают все, чтобы переписать с помощью власти историю.
Это всем нам надо. Эту тему все мы должны поддерживать, чтобы эта мощная пропаганда не закрыла тему Беслана и не переписала историю. Пройдут годы, и каждый из нас должен будет спросить «а что мы сделали»? С чистой совестью. Все, что мы можем, мы должны делать. Каждый со своей стороны. Мы очень чутко следим за темой Беслана, кто как пишет. Мы не прощаем подлость по этой теме. По-моему, имеем право.